Тревожный звук - Андрей Федосеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– На пол, падаль! Это ограбление!
Слава послушно распластался на полу, наблюдая, как трое в масках со стволами наводили шорох.
– Кто дернется – убью! Живо, суки, наличку! – рявкает один из грабителей.
Слышится вой сирены и свинячий голос третьего грабителя:
– Мусора! Ща заметут!
– Не хрюкай! – прогремел главарь банды.
Однако им ничего не оставалось делать, как только похрюкивать, потому что на авансцену вышла полиция, и, перед занавесом, злодеи были пойманы, и все спасены…
Вячеслав вернулся домой в скверном настроении: ему так и не удалось заблокировать карточку, сигареты не куплены, да и в целом день у него явно не задался. А тут ещё ему на глаза попалась картина «Весело живём», которая своей пёстрой радостью окончательно добила художника. «Какое, к чёрту, весело! Повсюду серость, тоска и несправедливость!» – подумал Слава, и, взяв картину, понёс её выкидывать.
На улице у мусорных контейнеров Вячеслава успел остановить проходивший мимо бизнесмен: он спешил на штрафстоянку за своей машиной. Но любовь к искусству заставила делового человека остановиться.
– Что вы делаете, невежда! – окликнул бизнесмен художника.
– Моя картина – что хочу, то и творю!
– Плохой из тебя творец, раз уничтожаешь такую красоту.
– Отвали! – Слава замахивается, чтобы закинуть картину в контейнер.
– Остановись! Я дам тебе за неё сто тысяч рублей.
Художник замирает. Действительно, после всего произошедшего деньги Вячеславу пригодились бы. Да и не каждый день встретишь такого щедрого покупателя – по крайней мере, у мусорки.
– Знаете, как вас там…
– Эдуард Викторович.
– Так вот, Эдуард Викторович, знаете, что я больше всего не люблю?
– Я не экстрасенс…
– Не люблю пить кисель, есть печёнку, куриные сердечки, морковь, спорт, плохой запах изо рта у девушек, гопников, гламурных людей, книги про вампиров, реализм, соцреализм, чихуахуа, змей, пауков, крокодилов, акул и – самое главное – не люблю буржуев! – после этих слов Вячеслав шмякает картину о мусорный контейнер – полотно рвётся. Бизнесмен, ахнув, спешит на штрафстоянку, а Слава с чувством выполненного долга идёт домой.
Анх
Посреди комнатного беспорядка стоит на коленях мужчина и плачет. К его окровавленному лицу приставлено длинное дуло «Кольта». Пистолет держит другой мужчина: тоже в крови, но геройской внешности.
– Прости меня, – произносит герой с револьвером и стреляет плачущему в башку.
Раздаётся:
– Снято!
Тот, кому засадили пулю в лоб, оживает, улыбаясь, подымается и просит принести ему пива.
***
Через несколько минут, когда с гримом было покончено, к Ярославу – это тот самый стрелок с геройским лицом – в вагончик зашёл тучный мужчина, продюсер.
– Ещё одна картина скоро выйдет в прокат. Рад, – потирая ладони, глянул он украдкой на Ярослава. – Но хватит о кино. Ты знаешь, зачем я пришёл.
– Поздравить меня с окончанием съёмок, – с лукавством произнёс Ярослав.
– Брось. Я о докторе-чародее, – захихикал продюсер. – Чародей – классное слово. Привязалось ко мне на съёмках, ну, помнишь, когда «Волшебные высоты» снимали…
– Помню. Я там сыграл карлика.
– Поправочка, поправочка: человека нормального роста среди великанов и чародеев… Но мы опять о кино да о кино! Реальность – она куда серьёзней… Ай! Защемило! – нагнулся продюсер, прижимая руку к боку. – Ох уж эти докторюги! Нагло щупают, выписывают рецепты наугад и требуют деньги, и при этом говорят, как всё у меня плохо.
– Держи, – Ярослав подал визитку скорчившейся фигуре, – его зовут Джордж. Он хороший специалист и точно тебя подымет на ноги. Правда, я к нему давно не обращался.
– Хе! Ты разве к врачам ходишь? За всё время нашего знакомства я не заметил, чтобы ты жаловался на своё здоровье или хотя бы раз чихнул.
– Именно к Джорджу я два года назад и обращался, но вообще к докторам давным-давно, ещё в школьные годы, дорогу забыл.
***
Через какое-то время Ярослав уже мчался на своём платиновом «Мустанге» по набережной ночного Малибу: под песню Лесли Гор «California Nights» и рычание мотора он предавался томным размышлениям о прожитом дне. Сын российских эмигрантов, с трёх лет впитавший в себя пёструю культуру США, и нашедший в ней собственную лазейку к «американской мечте».
Пять минут спустя Ярослав был вынужден снизить скорость и чуть остановиться из-за небольшой пробки. Впереди, в тридцати метрах, чуть затемняя мерцание красно-синих огней, курился чёрный дымок…
Выйдя из автомобиля, Ярослав подошёл к таким же зевакам – на актёра никто не обратил внимания, да и ему сейчас было не до автографов – и увидел две раскорёженные машины: прислонившись спиною к боку кузова одной из них, сидел на дороге мужчина, обхватив голову руками и упершись локтями в подтянутые к животу колени, а из другой пожарники доставали тело девушки. Несмотря на кровоточащую рану на женском лбу, Ярослав невольно отметил красоту девичьего лица. Также, по непонятным причинам, ему запомнился голубой крестик с петлёй, висящей на женской шее. Это был коптский крест, по-другому ещё называемый анхом, – древний египетский символ, обозначающий жизнь, мудрость и бессмертие…
«Вот бы повстречать её раньше…» – думалось актёру, когда тело положили на носилки и, секунды спустя, накрыли белым полотном.
***
Доехав до дома, приняв душ, Ярослав свалился в постель и уснул.
По привычке он проснулся рано: актёр старался не проспать жизнь. Позавтракав, человек геройской внешности, следуя распорядку дня или, выражаясь по-иному, не желая нарушать традицию, решил заехать в чайную лавку. Этой лавкой заправлял Майкл, который тоже был жаворонком.
Конец ознакомительного фрагмента.
Примечания
1
Сухомлинский В. А. О воспитании. – М.: Политиздат, 1973. С.42.